И группа «Серебро».

Автор: Алкаш Алкоголиков Маньяковский выдувал за ночь три ведра самовара чаю, не переводившегося у него, потел и писался строчками ломаных макарон. Под утро забирался в семейную кровать Фриков, не разбирая где кто. Треугольник и макароны примиряли его с действительностью, а друг Пурлюк – с иррациональным и мистическим.

Первой заслугой Маньяковского стало то, что он был первым Владимиром Владимировичем нашей страны, где потом за ним последовало немало известных людей. Например, ВВП или ВВП. Вот, скажем, Иван Иванычей или Семен Семенычей — так испокон веков — как лебеды в полях. Но не оказали они сколь заметного влияния на развитие государства, в отличии от Владимиров Владимировичей. Именно благодаря ВВП многие брачные и вольные пары нашего государства стали называть своих чад Владимирами Владимировичами, как сделали это небезызвестные Анна Ледокова и Дмитрий Валькирьевич по отношению к своей дочке Алине Кабановой.

Во время общения с Фриками, вся лирика утекала из Маньяковского, отчего он брал рубанок и строгал бесчисленные рамы. Они получались броские, продавались хорошо, за что Маньяковский купил автомобиль марки Рено, а Фрики справили новую перину Ярославского шинного завода. Он катает их по Бульварному кольцу и узким улочкам Латинского квартала, а они нежат его в мягкой радости. Пурлюк обижается, кидает вслед Рено яблоки сорта «Гренни» и подглядывает в окно комнаты с периной.

Помимо чая, не переводились у ВВ и враги. Он их обнулял, но появлялись новые. Задушил четками Сенина, выбил глаз насмерть Кумилеву, закормил до остановки сердца Глока, уморил грифом Штамельманда, ан нет – прут – Лохматова, Семицветова, Настеркап, Калошин – всех и не пересчитать. «Ничего, — смеется Маньяковский, — у нас на всех ледорубов хватит». Было его время урожайным на поэтов, но и Смерть косила без устали.

Второй заслугой ВВ стала кофта желтого цвета, по образу которого шьют одежду таджикским сподвижникам ханты-мансийцев. Те ходят в этой заметной одежде целыми днями туда-сюда, а в ноябре активируются: стригут траву и убирают листья, чтобы к снегопадам рассосаться. Маньяковский едет по сугробам на своем новом автомобиле, в желтой кофте креативной бабушки и думает лирику про Фриков. На дороге его застает ночь, самовар остывает и макароны остаются мукой.

Добирается он лишь к утру, едва успев застать Фриков дома. В слезах провожает их прочь, достает кольт 44-го калибра и под его мелодичный звон мечтает о заснеженных склонах Фудзиямы, подсвеченной Фукусимой. Рассеяно переходит взглядом в окно, там извергается Эйяфьядлайёкюдль и мечутся в панике зулусы. «Зачем мы?» — думает он и идет топить гнедых котят в яблоках.