На крыше Амстердама

Автор: Алексей Медведев Посвящается эпохе фриков

Вы когда-нибудь нюхали кокаин в туалетной кабинке ночного клуба «Амстердам»? Кто последний раз вам признавался в любви? Кто вас последний раз называл плодом построссийского гламура и богемой? Правильно, о вас забыли. Вы давно не читаете Пелевина, не ходите на театральные премьеры и отрицаете факт, отпечатанный на лбу – вы смотрите телевизор. Такими вас никто никогда видел, а теперь не замечает вовсе.

Такое начало отлично бы подошло для рекламы забугорного ЛСД или книги какой-нибудь климаксной Собчак. Но, как бы не надеялись поклонники отрыжки украденной революции, речь идёт вовсе не о выходе из безвыходной ситуации. Правильные советы, мотивирующие истории – всё это превратилось в банальное порево, неспособное подтолкнуть к действиям никого вообще.

1
Андрей опрокинул свои руки в раковину и долго стоял перед зеркалом, держа их под струёй горячей воды. Ему не хотелось двигаться с места, но он выбрал другую жизнь. В гостиной играла Coldplay с концерта в Париже. У Андрея, единственного человека в Москве, квартиру которого оформили британские дизайнеры, есть виниловые диски со всеми песнями Мерлина Мэнсона и речью Геббельса на иврите. Он не раз трахал наивных созданий под предлогом взглянуть на них (проигрывателя у него нет). Девочкам казалось это круче тридцатисантиметрового члена карлика, потому они с удовольствием глотали его сперму. Такой рай хотели бы многие, но достоин его он один.

К тридцати годам у Андрея Савина по субботам есть дорожка колумбийского кокаина, а в воскресенье он позволяет себе секс без резинки. В будни его кличут писателем, на что он отвечает о своей страсти к стихам, которые никогда не писал и никогда не напишет. Однажды ему сделала минет представительница французского издательства Larousse и наш герой мало того, что не кончил, не дал даже ей свои рукописи. Издательство подало на него в суд, но кроме перфоманса на страницах российских, французских, английских, итальянских, американских, болгарских, румынских, японских, канадских и немецких журналах и газетах не добилось. Потом долго ходили слухи, что Бегбедер трахнул её в задницу. Но об этом написал лишь он сам в своём блоге.

Андрей отправился на кухню за забытой пачкой «Парламента», напяливая по пути чёрный свитер, подаренный то ли Катей, то ли Алиной на день рождения прошлым летом. В штанах завебрировал Айфон. Андрей посмотрел на дисплей и мгновенно заглушил телефон. В сию минуту Лиза позвонила снова:

- Ты, блять, охуел? Где ты есть, сука?
- Зайка…
- Я даю тебе десять минут, блять. Если через десять минут ты не будешь сидеть напротив меня, я уйду, нахуй.

Несмотря на всю наигранную ярость, она сдерживала голос, чтобы не привлекать внимания остальных посетителей итальянского ресторана, за устрицы в котором, не смотря на угрозы, она сегодня не расплатится.

Лиза, если не брать оральные качества, потрясающе сосёт деньги. Такие, как она не носят вечернее платье больше 12 часов, между розовым шампанским и французским вином выбирают розовое шампанское, потому что оно не дурно сочетается с их маникюром и неплохо переваривается с суши, кроме которых они ничего не воспринимает за еду. Также, такие как она, как видите, предпочитают обедам в кафе, обеды в ресторане, плавно переходящие в романтический ужин. До встречи с Андреем она жила с родителями. В каком районе – не сказала, а сейчас даже не помнит. Впрочем, как и все.

В ресторан с другой мегерой он сейчас мог бы даже не пойти, но Лиза – это случай, которому Андрей одолжил 10,000 долларов на призрачный Шевроле. Проклиная себя за то, что позволил себе уснуть в ванной, он быстро засунул ноги в кеды и забыл на полке солнечные очки.

Она сидела в самом конце зала. Напротив улыбался какой-то латентный мудак со сколиозом и ловил её взгляды на своих часах. Этот брюнет привстал, поцеловал её запястье, за что Лизонька улыбнувшись, написала на салфетке свой номер. Они попрощались.

- Он бы, вместо того, чтобы облизать твои руки, мог бы оплатить наш счёт. Кстати, сколько там?
- Андрюша, не мелочись, ради бога, – её никак не смутило его внезапное появление.
- Ты сделала всё, чтобы я это делал. Я приехал за деньгами.
- Какой ты всё таки зануда, а. Отдам я тебе твои деньги. Появятся — отдам. Сейчас нету. Лучше закажи что-нибудь, дорогой.

Андрей мог бы подождать, сколько этого требует время, но он заметил, что после каждой встречи, кроме мастурбации в душе, ничего на ум не приходит, потому деньги – это единственное, что удерживало между ними «любовь».

- Андрей, я люблю тебя.
- Я тебя тоже, милая – ответил он. Ответил одновременно со всеми заложниками этого пустого мира, созданного женщиной, которую они не любят. «Милая» или «милый», «дорогой» или «дорогая» — это повод для бегства в ближайший Лондон или в самый отдалённый шенгенский рай. Двух людей, зазывающих себя прилагательными, нельзя отнести даже к субстанциям. Обычно их можно застать в городском парке, держащих у своего уха мобильный и смотрящих в пустоту. А ещё чаще – в городской суете. Они считают, что если они окружены однородной городской массой, то их отдалённость друг от друга объяснима.

Андрей позвал официанта, сделал заказ и закурил. Он долго молчал, наблюдая за тенями, которые никогда не заработают на поход в это прокуренное место. Место, созданное для фальшивых улыбок, лицемерия и ханжества. Здесь были созданы все условиям, чтобы эти три составляющие чувствовали себя, как говно мамонта в Британском музее.

У Лизоньки в руках горел телефон, во рту – язык, а где-то внутри неё – вечная молодость. Чёрт возьми, что нашёл в ней Андрей, когда она играла ножками у барной стойки? Уж точно не за глаза он трахал её все эти полгода. Нет, определённо, с ней давно уже всё кончено. Два времени года – слишком много для вранья. Прежде всего, он устал врать самому себе. Но не каждый может в этом признаться, даже если на человека, с которым ты потратил время, уже не стоит.

После двух бутылок вина они отправились к нему домой, где им предстояло закончить эту пятницу в миссионерской позе.

2
Через бутылку Хенесси прорывались первые солнечные лучи. Откуда-то кричали герои Тарантино под аккорды бешеной гитары и пел длинноволосый Джек Уотт. Вместо будильника в квартире разрывался дверной звонок. Андрей его слышал, но ему казалось, что кто-то во сне, который ему давно не снился, хочет попасть в его квартиру и убить. После отчаянных ударов в дверь, ему всё же пришлось открыть глаза и посмотреть на окружающую его реальность.

На столе недопитое что-то, рядом голая девушка, вчерашним вечером впервые вкусившая все прелести анального секса. И кругом длинные чёрные волосы. Они лежат на одежде, висят на той самой раковине в ванной комнате. Судя по всему, Лиза давно хочет переехать к нему. Впрочем, Андрей это знал и даже был готов к такому, безусловно, абсурдному предложению.
Он, не смотря в глазок, открыл дверь, о чём в сию минуту очень сильно пожалел.

- Ты не один, да? – она пролетела, кажется, сквозь него. На ней было красное лицо и платье Prada. Эта фурия забежала в ванную, потом в первую комнату.
- Где твоя одежда, Андрей? Где эта сука?

Андрей посмотрел на себя в зеркало, висящее в коридоре, и увидел в нём себя без трусов. Он даже не обратил внимания на то, что пошёл открывать дверь неизвестному человеку голым. Это говорит об отсутствии каких-либо комплексов.

Марина заходит в гостиную, заворачивает во вторую комнату и, собираясь уже ворваться в третью, врезается в Андрея.

- Туда нельзя.
- Кто там? Ты любишь её?
- Какая тебе разница. Между нами всё кончено. Не трогай меня!

Марина со всех сил бьёт Андрея по груди, быстро успокаивается и вновь взрывается. На паркет падают слёзы. Никто не заметил, как Лиза уже стояла в дверях и смотрела на все её тяжёлые дыхания.

- Ты можешь забрать всё, что забыла, я приготовлю тебе кофе, тебе нужно кофе.
- Иди нахуй!

На кухне было слышно как Марина разбивает вещи (очевидно, не ей принадлежащие) и всё ещё любит любимого писателя.

Они познакомились на открытии издательства в Париже. Как это обычно бывает – девушки, которые никогда не читали, берут книгу, о которой говорят на билбордах, влюбляются в публициста, который пишет в своих романах о мастурбации кожурой банана, встречаются с ним взглядом на автограф-сессии и уже планируют свадьбу, которая никогда не состоится.
Андрей насыпает в чашку растворимого кофе, кладёт два кубика сахара, выливает всё в раковину и решает, что сахар этой безумно влюблённой дуре не нужен. Лизонька, боясь зайти в комнату, где лежат её трусики, смотрит жадно на чашку кофе, потом на голого мужика, а потом на себя в зеркале. Она ужаснулась, но не покраснела. Похоже, у неё тоже нет комплекса неполноценности. Ещё бы, эти сверкающие розовые пяточки, упругая грудь, изгибы…

- Я тебя ненавижу. Никогда не любила, слышишь? Никогда. Ты рано или поздно сдохнешь от одиночества, тварь, и я никогда тебя не прощу за это. Никогда. Как я могла тебе верить, как ты мне мог врать? Ведь ты никогда не любил меня. Никогда!

Оба зрителя молчали. Один из них был в шелковом халате, другой представил, как чашка разобьётся об паркет или ещё хуже — об оригинал Майка Бруда и решил допить ледяной чёрный напиток в одиночку. Оба ждали, когда представление кончится.

Лиза смотрела на Андрея с каким-то отвращением, а на нервно упаковывающую шмотки даму с каким-то сочувствием, будто бы знала всё, что их двоих объединяло и разорвало. Он это чувствовал, но не хотел останавливать бушующие мысли брюнетки. Уж слишком в красивой ситуации оказался герой двадцать первого века. Его сейчас больше заботил нарастающий стояк, чем межполовые отношения. Он уже подумывал о сексе втроём, но не был до конца уверен, что девочки не убьют друг друга во время кунилингуса. От бессилия рыжеволосая поклонница плюнула на чемодан (который, между прочим, был не её, а Луи Виттона), сбросила с себя туфли и рванула к выходу, оставив позади себя запах Chanel #5, победивший пот и слёзы.

В комнате повисло молчание, заставившее Андрея наконец-то прикрыть свой торс.
- Зайка, ты куда? – он сел на пол.
- Мне надо идти, милый, — на удивление спокойно ответила её попа. Она искала свои, как показалось её любовнику этой ночью, съедобные трусики в хаосе, состоящем из постельного белья и косметики. Андрей вчера заметил — эти ниточки пахли клубничным джемом, а на языке от них оставался привкус шоколада. Оказывается, Nestle стал выпускать съедобное нижнее бельё для больных женскими прелестями фанатов. Не так давно дизайнеры представили их на презентации в Милане под одиозным слоганом: «Сексуальная революция только начинается».

Собравшись, Лиза снова обозвала любимого «милым», отметилась губной помадой на его щеке и, как ей показалось, незаметно закрыла за собой дверь.

1 и 2
Андрей с головой уходит в интернет. Новостной поток сообщает о смерти бездарного музыканта, о новой выходке Берлускони и книге Измаила Красова, презентация которой пройдёт в клубе «Амстердам». С Измаилом они дружат давно. В клубе их называют «однодорожниками», а на поверхности – коллаборацией современной литературы. Тираж его книг превышает раннего Коэльо, заставляет задуматься и плакать. В них нет гармонии, зато есть Россия, Кока-Кола, зависть и старость, за что его величают писателем эпохи Путина. Андрей решается написать ему на почту:
Тема (письма без заголовка Измаил просто игнорирует, а с примитивом – сжигает; даже самым близким друзьям приходится креативить и веселиться): Эдуард Багиров ПЬЁТ еврейскую КРОВЬ палестинской шлюхи – LIVE!!!
Я приду и сожгу всю твою стряпню, блядский ты драматурх.
На что fuck_krasov@gmail.com отвечает на удивление сразу:
Буду ждать тебя. Приходи пораньше, чтобы я успел измазать твою жопу вазелином.
Пока часы досчитают до восьми вечера, можно будет отправиться в душ с Мураками, а потом даже заказать суши. Андрей идёт в ванную. В ту самую комнату, в которой он роэжает образы для своих романов и страдает за их грехи. В отличие от остальных мужчин, он не скрывает, что плачет в ней и каждый раз кончает жизнь самоубийством. Если кто-то ищет музу в публичных домах, то у этого писаки всё намного дешевле – полусладкое Мальвуази де Коре с острова Корсика, тонна книг, которые он хранит в ящике вместе с моющими средствами и тишина, заставляющая погрузиться в мысли всем телом.
Страницы книги утонули в воде, бокал вина опрокинут в унитаз. Андрей мигом вышел из ванной, чтобы отбить на ноутбуке вечную фразу: «Раньше умирали, чтобы стать великими, сегодня – чтобы стать покойниками». Его мысли слишком дороги, чтобы быть забытыми, потому без разбитого сервиза и мокрых трудов забытых писателей никак не обойтись.
Андрей уставился в телевизор, из которого вещало прошлое. Костры у Белого дома, танки, испачканные кровью, автоматы Калашникова. Сегодня страна живёт воспоминаниями. Никто не знает имён тех, кто лёг подгусеницы в 91-ом, но все свято верят в то, что победили кровавый режим. А между тем, это были первые герои новой России. Комырь, Кричевский, Усов – фамилии, которые забыли. Через несколько лет трупы с Красной площади вывозили уже грузовиками, там, знаете ли, не до имён. Как говорил Иосиф Виссарионович: «Одна смерть – трагедия, миллион смертей – статистика». Вот так и живём, от трагедии до показателей.
Но Андрей сейчас думал о несколько другом, о более важном. Если бы он был писателем романтического направления, он бы написал бы что-то вроде: «По оконному стеклу играет дождь. Последний раз кухня видела свет час назад, когда небо ещё не плакало. Ровно час назад на полу лежал блеклый солнечный свет, еле задевающий стены хрущёвки и белые хризантемы. Этим вечером двое под ноты любви, раздающиеся из старого магнитофона, прощались раз и навсегда». Но так как он терпеть не может мыльные оперы и приторность чувств, воспоминания о расставании с Мариной были с разбитой посудой, мыслями о суициде и мокрым постельным бельём.

В клубе уже воняло потом и гуляли взгляды напористых шлюх. Здесь собрались все воплощения современного искусства, режиссёры плохого кино, вечно пьяные жёны бездарных публицистов, ну и конечно фанатки виновника торжества. Повсюду слышалось его имя, первые впечатления от книги и небольшие цифры, вероятно, говорящие о размере его члена. Андрей пытался разглядеть черты лица диджея, который обещает подарить всем хорошую музыку и разбитые переносицы. У пульта стоял Фредерик Бегбедер с Сергеем Минаевым. Они о чём-то кричали друг другу в уши и по-дурацки улыбались, делая вид, что расслышали.
Андрей поднимается наверх, жмёт руку французу и говорит Сергею, что ему бы не помешало сбросить килограмм другой, но он только успевает указать на кабинку туалета, расположенную прямо за ними, характерно потирая свой нос. Андрей клонится гуру, показывая свою благодарность за то, что открыл ему белоснежный праведный путь и отправляется прямиком в рай.

Перед большим зеркалом, на мраморной раковине, лежит голая негритянка с острыми сосками, на которые посыпан тонким слоем белый порошок. Измаил целует её в губы, слизывает кокаин и добивает стакан с виски.
- Кого я вижу! Брат, как ты? Угощайся, — завидев в дверях Андрея, Измаил протягивает свою мокрую руку.
- Тебя там, кажется, ждут. Ты же не хочешь наблевать со сцены на своих читателей.
- Кто тебе сказал эту глупость. Я мечтаю облить их головы своим завтраком, брат.
- Ну, перестань. Тебе им ещё улыбаться в лицо. Пошли.
Они спускаются на второй этаж и с балкона встречают взгляды пьяной толпы, которая жаждет речи о том, что эта книга – есть мир, который никто из них не осмелился придумать. Все ждут перфоманса, непонятных слов и громкой музыки.

Измаил берёт в руки микрофон:

- Вы должны запомнить этот день на всю жизнь. Этот день станет началом конца (толпа улюлюкает и ликует). Я больше не буду писать, вы давиться от смеха и наркотиков. Мне осточертело то, что меня окружает, я надоел самому себе в этом несправедливо устроенном мире. (на балкон летят пластмассовые стаканы и женские трусики). Вы – отрыжка страны, которая вас ненавидит. Вы – скоты, недостойные и строчки (толпа взрывается со страшной силой; у Андрея нарастает эрекция). Вы – русские, а значит вы здесь — никто. Ясно, блять? Жрите шаурму, ездите в Турцию и не выёбывайтесь. Иначе высший класс перестанет вас жевать и вмиг проглотит. I HATE YOU!
Мэрлин Мэнсон разрывает всё клочья:

Some of them want to use you
Some of them want to get used by you
Some of them want to abuse you
Some of them want to be abused

Андрей всё это время не двинулся с места. В толпе он заметил Лизу. Её мокрые волосы будто застыли на голой спине. На ней мятое платье и рваные колготки. С её плеча свисает лямка, а по лицу стекает тушь. Она врезается в обезображенные тела, двигаясь по направлению к лестнице словно зомби, которое несмотря ни на что хочет загрызть до смерти живого человека. Они встречаются взглядами. В её глазах отражается безмятежность — через них Андрей видит то ли разочарование, то ли безысходность.
- Андрей, я больна, – она смотрит на его кеды и, не сдерживая слёз, отводит взгляд на умирающую в экстазе массу.
- Что ты говоришь? Я тебя плохо слышу! – врёт Андрей, немного отходя от неё в сторону.
- У меня СПИД, Андрюша! СПИД, понимаешь? – её сухие губы слегка двигаются. На сей раз, она сказала так, что её боль слышали даже дилеры на соседнем балконе.

Кажется, всё остановилась. Музыка больше не играет, люди не сплетаются в танце, а их двоих здесь просто нет. Никому ничего не надо объяснять, никому не нужно говорить лишних слов. Остаётся только дышать. Сейчас это делать сложнее всего.

Андрей ловит такси. По пути домой он в последний раз прощается с Москвой, которую ненавидел всем сердцем. Никто не знает – вернётся ли он в неё завтра. Перед его глазами живёт своей жизнью Содовое Кольцо и проходит будущее. Ненаписанные книги, несыгранные романы – всё это осталось без его слов и поцелуев. Он так и не прожил жизнь, которую разыгрывал в своих повестях, не был там, где были герои его статей и не сталкивался с тем, что видели персонажи колонок модных журналов. Его как никогда пугала цифра 32. Он не дожил до мудрости и боли в коленях. Он не зачал дитя, которого он так не хотел.

На радио волне Дельфин шептал:

О чём ты плачешь, мой герой?
О чём ты льёшь слезу стальную?
Настало время. Нам пора домой.
Смотри на звезды, выбирай любую.
Смотри на звезды, выбирай любую.
Настало время. Нам пора домой.


Из колонок доносятся шорохи, будто кто-то, не останавливаясь, сминал листок за листком. В гостиной разбросаны цветные картинки с куклами, детскими игрушками, нарисованные советскими художниками и чёрно-белые фотокарточки норвежских корреспондентов, на которых изображены маленькие дети. Все они лежали на берегу моря в кровавых лужах в неестественных позах. У одного из них нет на месте правого глаза, и не хватает курносого носа. На экране широкоформатной плазмы в синем омуте двигались маленькие ручки.

Андрей не сразу находит Айфон:
- Я больше не смогу тебя любить. Твоя смерть.

Следующая СМС:
- Если не ты, то экстази меня донесёт до небес.

Такси уже уехало. Андрей срывается с места на своей машине. Он не отдаёт себе отсчёта о том, что делает. На другом конце города ждала женщина с ребёнком, которому не суждено появиться на свет. Он, кажется, плачет и ни о чём не жалеет. Он ещё просто не успел понять, что любовь – это серьёзная штука, за которую нужно страдать.

Лиза пишет, что хочет куда-то уехать и не вернуться. Андрей хочет разбиться и спасти жизнь тому, кого никогда не любил. Сколько нужно сожрать таблеток, чтобы убить себя и своего ребёнка? Через сколько начнёт действовать третья доза?

Марина специально оставила дверь открытой, чтобы заставить себя полюбить. Её не было ни в спальне, ни в гостиной. На кухне лежали эти чёртовы хризантемы.
Он уселся на пол и закрыл глаза. Неужели всё напрасно? Неужели его обманули? Неужели он так и не научился не обращать внимания на последние истерики женщины, встретившей подлеца?

Андрей выходит на балкон и закуривает. С неба падают белоснежные хлопья снега на золотые листья. За горизонтом живёт своей жизнью столица страны, в которой он хотел что-то изменить. Внизу его ждёт мокрый асфальт, по которому один за другим скользят прохожие. Они так и не узнают имя героя, о котором напишут в завтрашних газетах.

Андрей становится на перила. У него во рту догорает фильтр, а где-то внутри – вечная молодость. Чёрт возьми, и за что он полюбил эту жизнь. Уж точно не во имя этого разрывающий лёгкие воздух он писал книги.

Андрей Савин приземлился рядом с телом, на рыжих волосах которого замерзала алая кровь. Сегодня НТВ допишет последнюю главу в их жизни.